В начале 1960-х в Китае был сильный голод. Тысячи детей были эвакуированы из Шанхая во Внутреннюю Монголию на север страны. Прошло уже шестьдесят лет, а эвакуированные дети все еще живут там. Многие даже не подозревали, откуда они на самом деле. Информацию об эвакуации и переселениях Китай начал раскрывать недавно, рассказывает Sixth Tone.
61-летний Сунь Баовэй из хошуна Дурбэд (кит. Сыцзыванци) держит небольшой магазин. Он вырос в Дурбэде, но до сих пор не знает, откуда он родом и кто его родители. Как и несколько десятков его бывших одноклассников. Таких людей зовут «шанхайскими куклами». Это целое поколение детей, которым пришлось расти во время одной из самых страшных катастроф в истории Китая — Великого голода.
Из-за стихийных бедствий и политики коллективизации, известной как «большой скачок», в Китае были неурожайные годы. В 1959-1961 гг. большую часть страны охватил массовый голод. К 1961 году в Шанхае из окрестностей привезли несколько тысяч младенцев. Некоторые были сиротами, других бросили родители, которые надеялись, что в городе детей смогут прокормить. Хотя Шанхай был в то время одним из самых богатых городов Китая, он не мог обеспечить едой всех нуждающихся.
Тогда центральное правительство призвало помочь чиновников из северной части Китая, избежавшей основных последствий голода. Одним из участников переговоров был Уланьфу (Улаанхуу), руководитель автономного района Внутренняя Монголия с развитой молочной промышленностью. Шанхай попросил Внутреннюю Монголию прислать для кормления младенцев запасы сухого молока. Уланьфу предложил предоставить детям убежище.
Более 3 тыс. детей перевезли на север во Внутреннюю Монголию. Они преодолели расстояние более чем в 1500 км. Это была лишь часть массовой эвакуации. Согласно правительственным данным, более 50 тыс. детей были отправлены из Шанхая в соседние провинции Цзянсу и Чжэцзян. Эвакуация навсегда изменила их жизни. Однако на протяжении десятилетий Китай не рассказывал о ней. Страна, как и дети, только недавно начали примиряться со своим прошлым.
Перемещение было организовано плохо. Поездам приходилось объезжать северные районы Китая, пока не находилось место, где были готовы принять сирот. В итоге некоторые дети даже оказались в северо-западном Синьцзян-Уйгурском автономном районе. Никто не вел записей об их происхождении, не записывались даже их имена. Многие и по сей день не знают, кто их биологические родители.
Внутренняя Монголия в то время была бедным сельским регионом, климат и культура которого сильно отличались от Восточного Китая. В отличие от влажного климата юга, зима во Внутренней Монголии холодная, с частыми суровыми метелями. Большинство местных жителей были скотоводами, они жили в юртах, питались мясом и молочными продуктами. Несколько детей умерли вскоре после прибытия, официальные причины смерти неизвестны. Чтобы помочь детям адаптироваться в новых условиях, местные власти создали сеть государственных детских садов. Воспитателями стали местные жители. Они должны были научить детей приспособиться к пастбищам, пока их усыновят местные семьи.
Сунь и 27 других детей прибыл в хошун Дурбэд в 1961 году. Их определили в государственный детский сад и передали под опеку девушки по имени Дугуйма (都贵玛). Дугуйме в то время было всего 19 лет, она еще не была замужем и не знала, как ухаживать за детьми, но подала заявление на работу из чувства долга. Ее приняли, поскольку посчитали достаточно «невинной» для роли воспитателя. Так Дугуйма оказалась в доме с глиняными стенами и должна была в одиночку присматривать за 28 детьми в возрасте от 0 до 5 лет.
Сейчас Дугуйме 81. Она помнит, какими тяжелыми были те месяцы. Она почти не спала: если один ребенок начинал плакать, к нему сразу присоединялись остальные. Дугуйма не говорила на общераспространенном китайском языке путунхуа и вязала детям традиционные монгольские туники разных цветов, чтобы показать свою любовь.
Дугуйма сочувствовала сиротам. Она потеряла родителей в возрасте 5 лет, и ее воспитывала тетя. Она хотела усыновить ребенка, но тетя предупредила ее, что заводить ребенка без замужества — это не разумно.
«Мне было их жаль. Я хотела помочь им привыкнуть к новому месту», — вспоминает Дугуйма.
Постепенно детей начали усыновлять местные жители, и за несколько месяцев детский сад опустел. Чтобы приемные семьи хорошо относились к детям, власти Внутренней Монголии установили особые условия: право усыновлять получали только бесплодные пары с достойным уровнем дохода. Но все было не так просто. Сунь Баовэя усыновили, когда ему был год, но через 2-3 месяца приемные родители от него отказались. К счастью, вскоре его усыновила состоятельная пара мигрантов. Приемный отец Суня был одним из ханьцев, которые поселились в приграничных районах Китая в рамках правительственной кампании. Он переехал из провинции Хэбэй во Внутреннюю Монголию, чтобы работать в суде.
Суню повезло: зарплата его приемного отца оказалась вдвое больше средней местной зарплаты. У мужчины не было пожилых родителей, которых нужно было содержать, поэтому приемный сын был обеспечен отличным образованием, хорошей одеждой и даже некоторыми предметами роскоши того времени — например, велосипедом.
Не всем детям повезло, как Суню. 5-летний Джалгамж (Jalgamj, в кит. источниках 扎拉嘎木吉) прибыл в Дурбэд в то же время. Однако спустя полгода его так и не усыновили. Когда детский сад для эвакуированных закрылся, ему пришлось жить в юрте вместе с оставшимися детьми и Дугуймой.
В итоге мальчика взяла к себе семья пастухов. Дугуйма к тому времени привязалась к мальчику и часто приезжала навестить его. Однажды она увидела, как семилетний Джалгамж нес на морозе тяжелый мешок с коровьим навозом. Он отморозил пальцы левой руки и не мог ими двигать. Дугуйма тогда пришла в ярость: она отругала приемных родителей и забрала мальчика обратно в юрту. Позже она поехала поговорить со знакомой парой, им было уже за пятьдесят. Прежде чем рассказать историю мальчика, Дугуйма спросила, не хотят ли они усыновить ребенка. Супруги согласились. Они и дали ему имя Джалгамж, что в переводе означает «постоянное подношение». Они относились к нему, как к родному сыну, и устроили его в школу.
Уланьфу отстранили от должности в 1960-х, наследие его власти вызывало у людей противоречивые мнения. Ханьские семьи старались не поднимать тему усыновления, считая это страшной тайной, которую следует ото всех скрывать.
Однако так было не у всех. Монгольская семья, усыновившая Джалгамжу, открыто рассказывала о своем бесплодии и прошлом их сына. Когда ему исполнилось 12 лет, его отвезли к Дугуйме. Джалгамж уже не помнил ее, но родители объяснили ему, кто она такая, и попросили называть ее «идж» (eej, кит. 额吉), что в переводе с монгольского означает «мама». Когда Джалгамже было за 20, он женился на местной девушке и пригласил Дугуйму на свадьбу. Сейчас они живут неподалеку и часто проводят время вместе. Несколько других воспитанников Дугуймы тоже поддерживают связь.
Однако Сунь не знал о существовании Дугуймы до 2006 года. В то время во Внутренней Монголии провели серию мероприятий в честь 100-летия со дня рождения Уланьфу. Прежний лидер Внутренней Монголии умер в 1988 году, и центральные власти реабилитировали его репутацию.
Приемные родители Сунь Баовэя, как и многие ханьские семьи, не хотели рассказывать сыну о происхождении. Они пытались сохранить эту тайну до конца жизни.
«Мои родители считали, что говорить об усыновлении — это табу. Они хотели держать это от меня в секрете», — вспоминает он.
Сунь узнал обо всем сам. Хошун Дурбэд большой по площади, но в 1960-х там проживало всего 10 тыс. человек. В начальной школе одноклассники дразнили Суня и других приемных детей «шанхайскими куклами». Когда он ввязывался в драки, одноклассники кричали, что он никому не нужная сирота. Однажды после подобной стычки Сунь пришел домой и спросил у мамы, не приемный ли он. Мать была возмущена. Она отправилась домой к мальчику, который сказал такое ее сыну, и отказывалась уходить, пока его не побьют родители.
После этого Сунь стал избегать темы усыновления, но у него остались сомнения по поводу своего происхождения. Он стал замечать, что его нет ни на одной семейной фотографии 1960 года — года его рождения. В конце концов он понял, что слухи правдивы. По его словам, родители догадывались, что он все узнал, но никогда этого не признавали.
«Моя мать была домохозяйкой, — комментирует Сунь. — Возможно, она чувствовала себя неполноценной женщиной из-за того, что не могла родить ребенка».
Ему потребовались годы, чтобы смириться со своим происхождением. Несмотря на насмешки одноклассников, он никогда не чувствовал себя чужим в Дурбэде. Он говорит, что приемных детей не заставляли себя чувствовать неполноценными, они никогда не подвергались дискриминации.
В 1983 году 22-летний Сунь Баовэй впервые посетил Шанхай с тех пор, как уехал оттуда младенцем. Он ездил по делам — открывал бизнес по продаже замороженного мяса. Но большую часть поездки Сунь пытался выяснить, откуда он родом, и приехал в приют, в котором жил до отправки во Внутреннюю Монголию.
«Я не мог представить, какая бы у меня была жизнь, если бы я не переехал во Внутреннюю Монголию», — вспоминает он.
В 2009 году в Китае создали базу данных ДНК, чтобы воссоединить эвакуированных детей с их биологическими родителями. Однако Сунь не принял участие в программе по воссоединению. Он не может объяснить, почему. Через пять лет телеканал CCTV запустил реалити-шоу «Жди меня» (Waiting for Me), в котором дети искали свои настоящие семьи. Сунь подавал заявку на участие, но не получил ответа от продюсеров. Он был разочарован, однако настаивает, что смирился с прошлым.
«Я доволен жизнью здесь. Единственный минус — это ветреный климат», — говорит он о Дурбэде.
За прошедшие годы Сунь встретил десятки людей, которых эвакуировали детьми из Шанхая во Внутреннюю Монголию. Некоторые вернулись в Шанхай, но никто не сдавал тест ДНК в попытках найти своих родителей. Джалгамж тоже не пытался этого сделать.
«Я хотел увидеть место, где я родился. Но на этом все. Я считаю Внутреннюю Монголию своим домом», — говорит он.
Когда в 2006 году Внутренняя Монголия проводила мероприятия в память об Уланьфу, Суня и двадцать других «шанхайских кукол» пригласили на специальную церемонию в Хух-Хото. Когда Сунь сел в автобус, то увидел нескольких бывших одноклассников. Они до сих пор поддерживают связь и даже создали общий чат в приложении WeChat. В нем 500 участников, они встречаются несколько раз в год. Все они родились в Восточном Китае, где преобладают ханьцы, но во Внутренней Монголии их усыновили самые разные семьи: монголы, хуэйцы, дауры. Они полностью ассимилировались в этих сообществах.
Сунь и Джалгамж стали друзьями благодаря общей любви к Дугуйме. А Дугуйма в 2006 году стала национальной героиней: ей присвоили нескольких почетных званий, включили в «Топ-10 матерей Китая». Дугуйма и история о ханьских детях стала для китайских властей мощным символом в продвижении концепции межнационального согласия. В 2019 году Си Цзиньпин назвал Дугйму «образцом для подражания всего народа». Даже автобусные остановки в Дурбэде оформлены ее фото. Сунь гордится тем признанием, которое получила Дугуйма. И хотя он долгое время не знал о ней, он считает, что она спасла ему жизнь.
По его словам, у такой известности только одна негативная сторона. Ханьские семьи, которые скрывали прошлое от приемных детей, находятся в неудобном положении. Сейчас приемным родителям за 80, и им некомфортно, что дети встречаются с другими усыновленными.
«Многие приемные родители уже старые, многое забыто, но они все еще болезненно воспринимают эту тему. Обычно дети обманывают говорят им, что идут на встречу выпускников», — говорить Сунь.
В ближайшее время Сунь и Джалгамж станут видеться реже. 66-летний Джалгамж планирует навсегда остаться в Дурбэде, трое его дочерей тоже живут там. А Сунь собирается переезжать в провинцию Хэнань, где живет его дочь.
«Иногда я в шутку говорю дочери, что мне неважно, откуда я родом. Мне даже могила не нужна, ведь я пришел из ниоткуда и могу уйти бесследно», — говорит он.
Подготовила Алена Рыбченко
Подписывайтесь на ЭКД в Телеграме.
