«Вопреки всему, цветет бегония зимой…» Розыгрыш китайской новеллы «Зимняя бегония» на ЭКД

Молодежный импринт Like Book издательства «ЭКСМО» выпустил первую китайскую новеллу «Зимняя бегония» (18+). Автор книги — Шуй Жу Тянь-эр (настоящее имя Чэнь Вэньи 陈文怡) — популярный автор литературной сети Цзиньцзян.

Книга посвящена силе искусства и тому, как оно может изменить судьбу не только отдельного человека, но и целого общества. Произведение понравится не только тем, кто одержим искусством. Это книга о дружбе, мужестве, доблести, ненависти и любви, а также о прощении посреди вечной зимы.

ЭКД делится с читателями отрывком из интересного произведения. В этой главе рассказывается о легендарном артисте китайской оперы Шан Сижуе, который вызывает восхищение и зависть других артистов, а также о его сложных взаимоотношениях с влиятельной семьей Чэн на фоне общественных и политических перемен в Бэйпине (современный Пекин) 1930-х.


Глава 1

Шан Сижуй, владелец труппы «Шуйюнь», считался одним из самых именитых артистов китайской оперы и исполнял как амплуа хуадань, молодой кокетки, так и девиц в скромных одеждах. Превозносящие Шан Сижуя театралы, словно бесчисленные звезды в ночном небе, окружали его: если бы они, выстроившись в кольцо, прижались друг к другу, то обогнули бы Бэйпин двести раз; а сам Шан Сижуй, подобно заледенелому острову посреди небесного океана, воспарил бы над ними высоко-высоко, озаряя все вокруг холодным серебристым сиянием — видимый, но недосягаемый.

Если же вы пожелаете узнать, так ли хорошо поет Шан Сижуй, то жители Бэйпина непременно сошлются на Нин Цзюлана, служившего в придворном театре, его в свое время обожала вдовствующая императрица Цыси. Шан Сижуй с труппой «Шуйюнь» прибыл в Бэйпин, и, стоило ему дать всего три представления, как слава о нем тут же разлетелась по городу. Нин Цзюлан, привлеченный громким именем Шан Сижуя, послушав «Космический клинок» в его исполнении, тяжело вздохнул и покорно уступил тому звание лучшего актера женских ролей.

Кто-то говорил, что Нин Цзюлана так потряс голос Шан Сижуя, так явственно он ощутил его превосходство, что чуть было не помешался. Молодой феникс пел чище старого, к тому же двум красавицам нет места под одним небом, и Нин Цзюлан более не видел смысла выходить на сцену. Другие же перешептывались, что он, покинув дворец двадцать с лишним лет назад, скопил уже достаточно и решил покончить с оперой, вот и воспользовался Шан Сижуем, чтобы изящно уйти со сцены. Как бы то ни было, такой жест Нин Цзюлана упрочил громкую славу Шан Сижуя. Каждый день в газетах появлялись мельчайшие подробности его личной жизни и сценических достижений. Страстные театралы окружали вход в Китайскую оперу, где выступал Шан Сижуй, и в исступлении выкрикивали его имя. Казалось, что слава его превосходила даже славу президента. Поначалу Шан Сижуй произвел на Чэн Фэнтая впечатление очередного артиста, чья известность была раздута непомерно, он считал его одной из тех быстро вспыхивающих звезд театра, что погаснет так же стремительно.

Однако в глазах Чэн Мэйсинь, старшей сестры Чэн Фэнтая, Шан Сижуй был низким и распущенным человечишкой.

В то время Чэн Мэйсинь только дождалась смерти первой жены командующего Цао, и наконец ей воздалось за все страдания — и из шестой наложницы она стала супругой Цао. Командующий Цао тогда штурмовал город на востоке, почти прорвав оборону главнокомандующего Чжана. И однажды на городской стене показался Шан Сижуй в прекрасном театральном костюме, но без краски на лице, и исполнил а капелла арию из оперы «Прощай, моя наложница», снова и снова повторяя несколько фраз. Пел он волнующе и самозабвенно, совершенно не замечая свистящих пуль. Солдаты глядели на него в полном изумлении и даже позабыли, как стрелять. Показывали на актера пальцем, спрашивая, не безумен ли тот человек. Конечно, безумен… и прекрасен в своем безумии.

Когда командующий Цао, встав под городскими воротами, взглянул наверх, Шан Сижуй как раз выводил строку: «Ханьские войска уж подошли, врагами окружен со всех сторон». И звучало это так, будто он воспевал подвиги командующего Цао — чудно и страшно. Тот, завороженный, указал нагайкой на Шан Сижуя: «Не стрелять в него! Я желаю получить Юй Цзи живой!» И тогда солдаты, не решаясь стрелять из ружей, потратили лишний час, чтобы проломить городские ворота.

Когда город был взят, Шан Сижуй не спешил вслед за самоотверженной и преданной Юй Цзи перерезать себе горло, а, взяв с собой актрис из «Шуйюнь», днями напролёт бесчинствовал на глазах у Чэн Мэйсинь. Командующему Цао так вскружила голову череда бесчисленных забав, что он и слышать ничего не слышал, и вкуса еды уже не ощущал. Чэн Мэйсинь, украсив резиденцию командующего Цао нарядными актрисами, сама тайно искала встречи с хозяином труппы Шан Сижуем, чтобы вручить ему чек и выпроводить, однако тот дал ей от ворот поворот, чем привел в неистовое бешенство. К счастью для Чэн Мэйсинь, она выиграла это сражение, однако, стоило кому-то упомянуть дела былые, как застарелая обида вскипала с прежней силой.

Чэн Мэйсинь вышла из семьи, охваченной западными веяниями, принесенными с Шанхайской набережной, однако жизнь куртизанки, а затем наложницы ожесточила и опошлила ее лицо и мысли, и, лишь кто за спиной вдруг вспоминал Шан Сижуя, она тут же находила для него пару неприятных словечек, да ещё и тщательно следила за тем, чтобы никто из мужчин ее семьи с ним не якшался. Только вот, кроме супруга, командующего Цао, да младшего брата Чэн Фэнтая никто из мужчин ее не слушал. Чэн Мэйсинь постоянно ломала голову, как бы угодить командующему Цао, и не осмеливалась произносить бранные речи перед военным министром, а потому вся тяжесть её забот о нравственном благополучии пала на плечи Чэн Фэнтая.

В этот день после обеда они курили в бэйпинской резиденции семьи Чэн — просторном, с высокими потолками флигеле, обставленном большими эмалевыми вазами с павлиньими перьями, резной мебелью из красного дерева да свитками со сливой, орхидеей, бамбуком и хризантемой, развешанными по стенам, все это осталось от прежнего хозяина резиденции, какого-то князька. Свет заходящего солнца, проникая внутрь, растворялся в дымке табака, так что вся картина напоминала покрытый пылью старинный натюрморт. Чэн Мэйсинь одной рукой оперлась на столик при кане, другой же держала трубку из слоновой кости; впившись строгим взглядом в Чэн Фэнтая, она выговаривала ему:

— Не следует тебе, подобно бэйпинским мужчинам, развлекаться с актеришками! Эти бродяги — подлые болваны, которые только тем и заняты, что приманивают состоятельных людей. Не усвоишь это хорошенько, так старшая сестрица не может обещать, что защитит тебя. Ты меня услышал?

Чэн Мэйсинь упорно стояла на своем, но какими бы ядовитыми ни были её речи, нежный, будто размякший клейкий рис, цзяннаньский говор так ей и не изменил.

Засунув руки в карманы брюк, Чэн Фэнтай согласился с небрежной улыбкой:

— Услышал-услышал, что веселого может быть с этими актеришками?

Слова эти прозвучали так, словно именно с актеришками никакого веселья не видать. А вот если поменять их на кого-нибудь другого, то тут уже можно было как следует позабавиться.

Чэн Мэйсинь бросила взгляд на сидевшую рядом невестку: жена ее младшего брата, вторая госпожа Чэн, выглядела настороженной. Она постукивала длинной трубкой по краю плевательницы, стряхивая пепел и наблюдая за Чэн Фэнтаем.

Чэн Мэйсинь поспешно сказала:

— Не только с актеришками ничего веселого не может быть, но и танцовщиц или певичек это касается. Невестка — самая настоящая красавица, родила тебе двух детишек, а тебе все мало? Нельзя же быть таким неблагодарным человеком!

Она позабыла, что родная мать Чэн Фэнтая, прежде чем стать второй женой в семье Чэн, была именно певичкой. К счастью, Чэн Фэнтая не задели ее слова; взяв в руки мандарин, он почистил его и протянул сестре, прищурившись в улыбке:

— Понял я, понял! Старшая сестрица, второй такой, как ты, не сыскать, половину нашего разговора ты бранишь актеришек, половину наставляешь младшего брата. Характером ты все больше походишь на зятя! – С этими словами он чиркнул спичкой и зажег трубку второй госпожи. В ее взгляде мелькнула легкая улыбка, ей очень нравилось, когда Чэн Фэнтай ухаживал за ней с подобной сердечной теплотой, словно безропотно заискивая. Вторая госпожа раздула пламя в трубке и затянулась дымом, однако с губ ее сорвалось следующее:

— Думаешь, раз я отпустила служанку, то не могу о себе позаботиться? Господин, который так назойливо спешит услужить другому, вряд ли вызовет почтение.

Чэн Мэйсинь взяла дольку мандарина и со смехом сказала:

— Невестка не осознает, как горячо ее любит младший брат.

Вторая госпожа взглянула искоса на Чэн Фэнтая, выказывая свое неодобрение, но улыбка на ее лице не померкла. Чэн Фэнтай всегда небрежно улыбался, но на сей раз за его улыбкой стояло настоящее веселье. Две эти женщины — одна разговаривала по-шанхайски учтиво, другая царапала слух своим северо-восточным говором — обменивались репликами, будто исполняли театральную комедию. В задней комнате проснулась после дневного сна третья младшая сестра Чача-эр. Протерев глаза, она подняла дверную занавеску и вошла, но, увидев старшую сестру Чэн Мэйсинь, остолбенела и тут же собралась вернуться к себе. Чэн Фэнтай замахал рукой, подзывая ее:

— Чача-эр, подойди.

Чача-эр с неохотой подошла к Чэн Фэнтаю, по натуре она была девочкой одинокой, с чистой душой и с самого детства не ладила со старшей сестрой, поскольку презирала характер и замашки последней. Чэн Фэнтай похлопал себя по колену, и Чача-эр тут же уселась на него, в смятении уткнувшись лицом в грудь второго брата, не глядя на Чэн Мэйсинь. Чэн Фэнтай обнял ее за талию и встряхнул пару раз, затем, нахмурившись, сказал:

— К нам приехала старшая сестрица, почему ты ее не приветствуешь, а? — Однако в голосе брата не было ни намека на упрек. Чача-эр пробормотала что-то себе под нос, и это можно было расценить как вопрос, хорошо ли поживает старшая сестра.

Будь они в их старом шанхайском доме, Чэн Мэйсинь давно уже начала бы браниться. Однако она хорошо знала нрав Чэн Фэнтая, и, хотя он всегда ревниво оберегал всех сестер, настоящим светом в оконце для него была лишь эта Чача-эр. Чача-эр смирно, будто маленькая кукла, устроилась в объятиях Чэн Фэнтая. Вместе они прошли через темные и страшные годы юности. Чэн Фэнтай хлопотал вокруг Чача-эр, словно наседка возле птенчика, и сердечная привязанность брата и сестры была самой крепкой среди них. Ругать Чэн Фэнтая можно сколько душе угодно, но задеть хоть словом Чача-эр значило ранить Чэн Фэнтая в самое сердце, и он начинал сердиться. Все переменилось до неузнаваемости, и Чэн Мэйсинь не желала вызвать неудовольствие младшего брата, крупного коммерсанта. Ей оставалось лишь бранить Чача-эр про себя: она обзывала ту дворняжкой, не знающей приличий, точь-в-точь как ее мамаша-дикарка, такая же дрянь. С улыбкой она наблюдала, как ласково сводные брат и сестра обнимали друг друга, сама же подумала презрительно: один сын певички, другая дочь дикарки с юга, а путь у них в итоге один.

В те годы, когда семья Чэн еще жила в Шанхае, фабрика отца разорилась, а сам он скоропостижно скончался. Старшая жена, столкнувшись с расстроенными делами, впала в страшную тоску и вслед за отцом повесилась. Все четверо детей семьи Чэн были от разных матерей. Чэн Мэйсинь — старшая дочь от главной жены, тогда ей едва исполнилось восемнадцать лет, затем следовали младший брат и две сестры. Мать Чэн Фэнтая — популярная шанхайская певичка, выступавшей на набережной. Родив сына, она не смогла привыкнуть к семейной жизни и сбежала в Гонконг — вернулась там к старому занятию. Мать третьей сестры Чача-эр как появилась внезапно в их жизни, так и исчезла без следа. Чэн Мэйсинь никогда ее толком и не видела, слышала только, что та уехала за границу, во Францию. Имелась еще четвертая наложница из бедной семьи и ее дочка в пеленках, да еще слуги, кормилица, шофер – вот и вся большая семья. Банк отправил своих людей, чтобы те изъяли все ценные вещи в счет уплаты долгов: пианино, утварь из серебра, электрические вентиляторы, дошло даже до мраморных умывальников, стоящих в саду, – забрали все без исключения. Увидев, что происходит, слуги один за другим взяли расчет, а Чэн Мэйсинь, в одиночку преградив ворота в саду, не давала им уйти, крича так пронзительно, что сорвала голос:

— Неужто все это время вам плохо платили? Что же вы бежите?!

Однако Чэн Мэйсинь смогла найти легкий способ сохранить и заплатить слугам за работу – ради этого она пошла в первоклассные куртизанки.


Подписывайтесь на соцсети ЭКД и участвуйте в розыгрыше книг «Зимняя бегония» до 24 сентября. Розыгрыш завершен.

Приобрести книгу «Зимняя бегония. Том 1» можно в нескольких онлайн-магазинах: book24, Читай-город, Литрес.

*принадлежит компании Meta, которая признана экстремистской организацией, деятельность в России запрещена.

 

scroll to top