Издательство СЛОВО/SLOVO выпустило новую книгу канадского историка, всемирно известного специалиста по Китаю Тимоти Брука.
В книге «Великая держава Китай и весь мир» автор рассказывает тринадцать разных историй о китайцах и о иностранцах, которые повлияли на место страны в мире. Брук начинает с 13 века, с правителя Хубилая, подчинившего Китай империи монголов, и ведет повествование сквозь семь веков. Он рассказывает о Марко Поло и монгольской принцессе, о чуме, о «китайском Христофоре Колумбе» Чжэн Хэ, географических картах, пиратах и, конечно, о развитии отношений Китая с остальным миром.
ЭКД делится с читателями отрывком из пятой главы произведения. Рассказ в нем начинается посреди океана, где корейцам, сбившимся с курса, приходится вести переговоры с самыми разными китайцами — от пиратов до губернаторов. В ней также рассматривается торговля лошадьми, которая связывала корейскую и китайскую экономику в конце 15 века.
Кораблекрушение и торговля лошадьми
Чжэцзян/Пекин, 1488
Император Чэнхуа, не слишком удачно правивший в течение тринадцати лет, умер 9 сентября 1487 года. За пять дней до его смерти двор, предвидя худшее, назначил регентом старшего из оставшихся сыновей. После смерти отца семнадцатилетний юноша стал императором. Его императорский титул — Хунчжи, «Великая решимость» — вступил в силу в Новый год. И оказался удачным лозунгом его правления.
Несмотря на то что юноша вырос в золотой клетке Запретного города, он вступил на престол с решимостью, которую и требовал от него титул императора. Он видел, как разваливался двор при его неумелом отце, и понимал, что пассивный местоблюститель державе Мин не нужен. Все назначения в чиновничьей иерархии подлежали пересмотру, когда на трон вступал новый человек, и Хунчжи решил воспользоваться этой возможностью, чтобы встряхнуть администрацию и избавиться от нерадивых чиновников.
К весне барки министерств кадров, юстиции и войны непрерывным потоком шли на юг по Большому каналу, развозя только что уволенных. Хунчжи хотел именно таких отставок — никаких суровых обличений, никаких наказаний: уволенным просто выдавали оловянную табличку с надписью об окончании службы, а затем указывали, на какую лодку садиться.
Император Хунчжи также был озабочен тем, чтобы наладить стабильные внешние сношения. Как император, он должен был принимать дань от иностранных посланников, но их было так много, что расходы на прием постоянно росли. Эти посольства были подчинены строгому расписанию, но зачастую послы появлялись, когда им вздумается. В такой ситуации Министерству обрядов, которое отвечало за отношения с данниками, приходилось постоянно жонглировать персоналом и ресурсами, чтобы справиться с непредсказуемым потоком. Кроме того, возникали проблемы с безопасностью, особенно когда являлись буйные тибетцы и монголы.
Одним из первых распоряжений Хунчжи весной того года стало введение ограничений на размер иностранных делегаций. Монголам был выдан самый высокий лимит. Делегация монголов могла достигать 1100 человек, но только четыремстам из них было разрешено отправиться в Пекин для вручения дани. Остальные должны были ждать на границе.
1 июля 1488 года император Хунчжи получил срочное сообщение от командующего пограничной обороной в Датуне, оперативном центре к северо-западу от Пекина, где регулировались отношения с монголами. Командующий сообщал, что в пятнадцати километрах от границы внезапно появилась монгольская армия. Они прислали ему послание на монгольском языке от человека, который называл себя Великим ханом Великой державы Юань.
Его звали Бату-Мункэ, и в то время ему было всего тринадцать лет. Его советники стремились представить его в качестве следующего великого вождя всех монголов. Для обеспечения этого статуса необходимо было утвердить свою власть в отношениях с Мин. Бату-Мункэ не было среди войска, которому удалось подойти к Великой стене незамеченным, но там были его посланники. В своем письме он давал императору двадцать два дня на то, чтобы выдать разрешение своим посланникам перейти на территорию Мин и принести дань.
Сбор дани было непросто контролировать. Основное правило состояло в том, что, когда посланники из признанных государств стучатся в дверь, их следует впустить, но это может быть опасно, так же как и не пускать.
Регионального командующего в Датуне встревожило, что просьба исходила не от одной из многочисленных групп монголов, с которыми обычно имели дело Мин, а от формирования, претендовавшего на роль Великой державы Юань.
«Хотя эти северные варвары и выражают намерение принести дань, они сами поставили себя в положение вражеского государства, — предупредил он. — Выражения, которые они используют, неуместны».
Красной тряпкой было словосочетание «Великая держава». Как только эти слова были произнесены, военачальники напомнили императору: «Нужно хорошо подумать, будут ли они лояльны или нет, будут ли они покорны или непокорны».
Хунчжи попросил военное министерство обдумать положение. Министерство предложило ему просто проигнорировать оскорбительный намек на то, что монголы ставят себя в один ряд с Великой державой Мин. Впустить их, но привести в состояние повышенной боевой готовности отряд солдат, приставленных к делегации. Император согласился.
Прибыв в Пекин, монголы сразу подняли шум: они ссорились между собой из-за того, кто получил лучшие подарки, и жаловались, когда одному доставалось больше, чем кому-то другому. Хунчжи уступил и велел Министерству обрядов просто раздать побольше подарков и покончить с ними. Это шло вразрез с протоколом, но лезть на рожон было неразумно.
Если цель управления внешними сношениями заключалась в том, чтобы держать иностранцев в повиновении, когда они находятся внутри страны, и не пускать их, когда они там не находятся, гибкость была необходимой добродетелью. Когда дело касалось монгольских варваров, военное министерство уверяло императора, что «императорская власть и протокол не действуют», нужно просто выдворить их как можно скорее. Иначе обстояло дело с корейцами.
Нечаянный иноземец
За четыре с половиной месяца до этих событий от острова у южного побережья Кореи отплыл корейский корабль. Разразился шторм, который сильно потрепал корабль. Команда, отчаянно пытаясь уберечь свое судно от ветра, срубила во время шторма грот-мачту.
Когда самое страшное миновало, они натянули рваные циновки на самодельную бизань-мачту, но не смогли удержать курс. Вода просачивалась сквозь доски корпуса, и все люди работали под палубой, вычерпывая воду. Поскольку ведра были разбиты во время шторма, они разрезали несколько бочек пополам и использовали их в качестве ведер. Ветер утих, и корабль просто дрейфовал в туманном море.
Кораблю было поручено доставить домой корейского чиновника по имени Чхве Пу. Чхве не был мореплавателем, но после пяти дней дрейфа он достал то, что в своем дневнике называет «сухопутной картой», чтобы посмотреть, сможет ли он помочь корабельщикам вычислить, где они находятся.
Он предположил, что они находятся где-то к востоку от устья реки Янцзы. Впереди на юге лежали острова Рюкю, которые мы сегодня знаем как Окинава, а на юго-востоке — мифический остров, известный как Земля женщин. Он настаивал на том, что им следует избегать юго-юго-восточного направления, поскольку, если они дрейфуют за Рюкю и Землей женщин, они обречены на то, чтобы затеряться в бесконечном океане, лежащем за их пределами.
Но все это не принесло никакой пользы, ибо корабельщики указали ему: «Мы не можем следить за рассветом и закатом, днем и ночью, не говоря уже о том, чтобы определить, где лежат четыре направления, кроме как угадывая по изменениям ветра. Как же мы можем определить, в каком направлении плыть?» Чхве заканчивает свою запись в дневнике за тот день простым замечанием: «Они сгрудились вместе и плакали».
Два дня спустя они оказались среди скалистых островов. Им удалось выбраться на берег и найти воду, но укрыться было негде, и они могли только вернуться на корабль и продолжать дрейфовать. В сумерках следующего дня, когда они снова оказались среди больших островов, к ним подошли две лодки, в каждой из которых было около десяти моряков, одетых во все черное. По их крикам Чхве понял, что это китайцы, и приказал своему подчиненному написать послание китайскими иероглифами, которые образованные корейцы умели читать и писать, назвав себя корейским чиновником и спросив, где они находятся. Китайцы ответили, что они находятся под юрисдикцией префектуры Нинбо (к югу от Шанхая) в стране, которую они называли Великая держава Тан. Танская династия распалась шесть веков назад, но люди здесь использовали именно это название.
Пока корейцы искали стоянку для ночлега, подошла еще одна китайская лодка. Глава китайцев представился как Большой Линь из Великой державы Тан. Линь предположил, что при хороших условиях плавания они смогут добраться до Кореи за два дня. После того как Чхве объяснил, что их корабль не выдержит такого плавания, Линь предложил им сойти на берег под его конвоем и передать ему на хранение все свои ценности. Не имея никаких ценностей, Чхве отдал Линю немного риса, а затем последовал за своим кораблем к подветренной стороне острова, чтобы укрыться от ветра.
Во время второй ночной вахты две дюжины вооруженных людей с Большим Линем во главе ворвались на борт корабля, чтобы захватить все ценное, что попадется им под руку. Чхве раздели догола, избили и чуть не обезглавили, но как только стало ясно, что у корейцев нет ничего стоящего, Линь и его банда покинули корабль. При этом они перерезали все канаты и выбросили их в море, чтобы убедиться, что корабль никуда не денется.
Через четыре дня на рассвете к корейскому кораблю снова подошли, на этот раз шесть лодок. Они протянули листок бумаги: «Мы видим, что вы — люди другого типа», — так издревле именовали иноземцев. «Откуда вы пришли?» Чхве ответил, написав: «Я министр корейского двора. Я совершил инспекционную поездку на один из островов на службе у государя и спешил вернуться через море, но меня занесло сюда ветром. Я не знаю ни этого моря, ни того, к какой стране принадлежит эта земля». Они, как и Большой Линь, ответили, что это Великая держава Тан, только сейчас корейцы находятся в водах у Тайчжоу, префектуры к югу от Нинбо — не то направление.
Китайцы предложили им немного перца — обычного дара, который привозили посланники из Юго-Восточной Азии в таком количестве, что он служил своего рода резервной валютой в начале эпохи Мин. Чхве объяснил им, что в Корее не выращивают перец. Они удалились, но на следующее утро вернулись, чтобы забрать все, что попадется им под руку. Они также настаивали на том, чтобы Чхве сошел с ними на берег.
Кто они — рыбаки, пытающиеся заработать, или пираты, готовые потопить их при первой же возможности? Чхве не мог знать. Однако он понимал, что необдуманный поступок может привести к серьезным последствиям. «Нас ложно обвинят в том, что мы пираты, — сказал он своим подчиненным. — К тому же, у нас разный язык, и нам будет трудно аргументировать свою позицию. Возможно, береговая охрана нас всех казнит».
Чхве придумал план. Он попросил китайцев дать им поесть и прийти в себя, а потом он пойдет с ними. Китайцы отошли на некоторое расстояние и скрылись в своих хижинах от дождя, после чего Чхве и его люди выскользнули на берег и незамеченными скрылись среди лесистых холмов. Это оказалось правильным решением, потому что позже Чхве узнал, что эти люди действительно были береговой охраной и пытались выманить их на берег, чтобы обезглавить и представить их головы как доказательство того, что они убили японских пиратов, чтобы получить вознаграждение.
В первой же деревне, куда добрались корейцы, люди вышли из своих домов и, выстроившись стеной, уставились на них. Сложив руки в знак приветствия, Чхве достал перо и объяснил, что они корейцы. Жители деревни хотели знать, кто они — пираты, данники или просто потерпевшие кораблекрушение. Он ответил: «Мы потерпели кораблекрушение».
Сначала жители согласились разрешить им остановиться в буддийском храме за пределами деревни, но потом передумали и велели уходить. Пробираясь сквозь ночь, они везде встречали такой же прием. Переходя от деревни к деревне, следующим утром они добрались до достаточно крупного селения, где должен был быть свой военный начальник. Они явились к нему, и с этого момента началась долгая процедура оформления их как нелегалов, передаваемых с одного уровня государственной бюрократии на другой, пока они не добрались до столицы провинции города Ханчжоу и не получили разрешение проследовать под охраной в Пекин для высылки обратно в Корею.
Корейцы и конфуцианцы
Корейский полуостров простирается почти на тысячу километров к югу, в море, которое китайцы называют Восточно-Китайским. Все западное побережье полуострова обращено к Китаю. Отношения между двумя странами всегда были неравными и поэтому напряженными. Китай занимал главенствующее положение во всех вопросах, и Корее приходилось решать, какую политику проводить, чтобы держать Китай на расстоянии. Правители с материка то и дело пытались захватить Корею, но удалось это только Хубилай-хану.
Основатель же династии Мин решил не принуждать государство Корё оставаться в составе его Великой державы, да и средств для этого откровенно не хватало. Он выбрал менее затратный механизм — потребовать выплаты дани от правившей там династии. Корё пришлось постараться проявить послушание, хотя мелкие споры насчет границ и омрачали отношения.
В 1392 году, отчасти, чтобы разрешить внутренние разногласия по поводу того, как вести себя с новым государством Мин, генерал Ли Сонге сверг правителя Корё. Чтобы не впутывать Китай в переворот, на следующий же день Ли отправил делегацию в Нанкин, сообщая о смене режима и прося императора Хунъу выбрать новое имя для его династии. Хунъу решил смириться с захватом власти Ли и выбрал имя Чосон, которое династия будет использовать до тех пор, пока не распадется в 1897 году.
Три года спустя, когда основатель династии Мин назвал государства, в которые его потомкам запрещалось вторгаться, он включил в этот список и Корею. Чтобы урегулировать отношения, генерал Ли, теперь уже правитель царства Чосон, начал отправлять посланников по всем возможным случаям, чтобы убедиться, что у Мин нет к нему претензий.
В те первые годы, когда столицей был Нанкин, корейские посланники прибывали на кораблях, чтобы вручить дань.
После официального переноса столицы в Пекин, иностранные посланники отправлялись туда. Для корейцев это означало отказ от морского путешествия в 1420 году в пользу сухопутной конной дороги через Пхеньян и северо- восточную область Ляодун, принадлежавшую династии Мин.
Любопытно, что жители деревни, потребовавшие у Чхве рассказать им, кто он такой, предположили, что он мог быть посланником данников. Видимо, они предполагали, что корейские посланники все еще плавают в Нанкин. Морской путь данников в Нанкин был отменен шестьдесят восемь лет назад, но местные представления о том, как устроен мир, не угасли.
Чхве не пришлось разыгрывать сцену непринужденной дружбы с китайцами. Его опыт оказался сложнее. Мы знаем об этом, так как после возвращения из Китая он должен был представить государю путевой дневник. Каждый корейский посланник исполнял это требование, поскольку в Корее старались собирать сведения о положении дел у ближайшего и самого крупного соседа.
К счастью для нас, Чхве был красноречивым автором, умеющим подмечать детали, о которых не удосужился бы упомянуть ни один другой китайский автор. Его путевой дневник — лучший на сегодняшний день рассказ о жизни в Китае эпохи Мин в 1488 году. Это еще и примечательный документ, позволяющий понять, в каком затруднительном положении оказались корейцы, конфуцианцы в стране Конфуция. Чхве знал, что не может рассчитывать на теплое приветствие и проводы, но он полагал, что его приверженность конфуцианским идеалам все-таки имела какое-то значение.
В личной жизни Чхве был очень строгим конфуцианцем, в противном случае он не оказался бы на побережье Китая. Будучи чиновником чосонского двора, он отправился на Чеджу, большой остров у южного побережья Кореи, чтобы проверить налоговые записи (местных землевладельцев подозревали в том, что они захватывают людей в рабство и исключают их из реестров), когда до него дошла весть о смерти его отца. Смерть отца была величайшим кризисом в конфуцианском жизненном цикле, и Чхве к этому относился именно так.
Отношения между отцом и сыном считались не только основой семьи, но и фундаментом, на котором строились отношения правителя и подданных. Согласно конфуцианскому установлению, сыну надлежало бросить все, вернуться домой и погрузиться в траур, в идеале — поселиться в хижине у могилы отца на двадцать семь месяцев. Перед отплытием Чхве предупредили, что надвигается шторм, но желание соблюсти траур было настолько сильным, что он отплыл, несмотря ни на что, и в результате попал в Китай.
Оказавшись в Китае, он хотел, чтобы китайцы знали, что он, не столько сам по себе, сколько как кореец, был настолько конфуцианцем, насколько это вообще возможно. По его представлению, конфуцианская идентичность должна была обеспечить ему равное положение с представителями элиты династии Мин.
Такая точка зрения была присуща не только ему. Она определяла стратегию Кореи в ее неравных отношениях с Китаем. Корея-Чосон была маленькой страной, а Китай династии Мин — великой. Единственный способ для уступающей стороны справиться с таким огромным неравенством в отношениях, как психологически, так и стратегически, заключался в том, чтобы соответствовать стандартам, которые устанавливает вышестоящая сторона, и даже превосходить их. Чосон должен был быть столь же конфуцианским, как Мин, а Чхве должен был быть еще большим конфуцианцем, чем любой встреченный им китаец.
А китайцев он встретил много, пока шел на север к Пекину, людей разного положения, которым было любопытно пообщаться с иностранцем из Кореи. Большинство из них никогда раньше не видели чужеземцев, не говоря уже о том, чтобы общаться с ними посредством письма. Многие были озадачены, узнав, что Чхве не говорит по-китайски, но умеет читать.
«Почему, — спросил один местный ученый в гостинице, где поселили его и его спутников, — если ваши книги написаны так же, как и китайские, то речь у вас не такая же?» Это был разумный вопрос. Человеку эпохи Мин незачем было знать, что корейцы веками владели китайским языком, причем не только для того, чтобы читать китайскую классику, но и для того, чтобы писать на своем собственном языке.
Так случилось, что за четыре десятилетия до прибытия Чхве в Китай правитель приказал своим чиновникам изобрести письмо, известное сейчас как «хангыль», которое больше подходило языку и было легким для изучения, но образованная элита продолжала писать китайскими иероглифами.
Чхве ответил ему, процитировав старую китайскую поговорку о том, что один и тот же ветер не дует на расстоянии трехсот километров, а одни и те же обычаи не действуют на протяжении тридцати. «Если вы удивляетесь звучанию моих слов, то я удивляюсь вашим. Это просто вопрос обычая».
Вместо того чтобы рассматривать использование корейцами китайского языка как нечто исторически объяснимое, Чхве стремился свести языковые различия между Кореей и Китаем к незначительному уровню. Важно было, насколько цивилизованна была чужая культура, а не то, насколько отличался ее язык. Чхве хотел, чтобы его собеседник искал общность, а не различия.
«Если мы разделяем природу, данную нам Небом, то моя природа — это природа Конфуция. Как может кто-то возражать против различий в речи?»
Чаще всего ему приходилось отбиваться от подозрений в том, что он и его люди — японские пираты, печально известные своими набегами на побережье. На одном из первых допросов один из офицеров попытался вывести Чхве на чистую воду именно по этому поводу.
— Почему вы, японцы, пришли сюда, чтобы совершать набеги? — неожиданно спросил он.
— Я кореец, — возразил Чхве. — Мой язык отличается от японского, а шляпа и платье — другого фасона. По этим признакам вы можете нас отличить.
— Известно, что хитрые японцы выдают себя за корейцев, — ответил офицер. — Откуда нам знать, что вы не японец?
— Если вы изучите мои документы, то сможете сказать, что они неподдельные.
— Но вы можете быть японцем, который ограбил корейцев и заполучил их вещи.
— Если вы хоть немного сомневаетесь во мне, прикажите отправить меня в Пекин. Одно слово с корейским переводчиком — и правда станет очевидной.
Его ответ демонстрирует, что никто на побережье корейского не знал.
На следующий день менее подозрительный чиновник захотел узнать больше о Корее и спросил, правит ли Кореей император, как это принято у династии Мин. Чхве ответил старой поговоркой: «На небесах нет двух солнц. Как же под одним солнцем могут быть два императора?»
Неравноправие двух правителей было единственным способом для Кореи выжить в качестве независимого государства по соседству с Китаем. «Единственная цель моего правителя — преданно служить вашей стране», — продолжал он, используя конфуцианские нормы садэ, «уважения к старшему».
После допроса остальные присутствующие столпились вокруг Чхве со своими вопросами. Вскоре Чхве оказался в толпе, и тогда один из чиновников передал ему записку: «Это плохие люди. Не разговаривайте с ними». Хотя официальная точка зрения гласила, что любопытство по отношению к внешнему миру не должно поощряться, простые люди были в восторге от того, что оказались лицом к лицу с чужаком, и хотели услышать его рассказы. Однако, когда Чхве начинал сам задавать вопросы, они, как правило, замолкали, чтобы не быть обвиненными в передаче сведений иностранному шпиону.
Если кто и пытался выпытать служебные секреты, так это те, кто допрашивал Чхве. Один из заместителей командира надавил на него, чтобы он раскрыл личное имя корейского правителя, которое никому не разрешалось произносить или писать. Это было бы равносильно раскрытию государственной тайны Кореи, и Чхве отказался.
— Как может подданный свободно говорить с кем-либо о запретном имени правителя своей страны? — ответил Чхве.
— Ничего страшного, если вы находитесь за границей, — отозвался заместитель командира. Это был идеальный момент, чтобы показать правителю, для которого он писал дневник, что он знает, как следует себя вести.
— Разве я не корейский подданный? — ответил Чхве со всем негодованием лояльного конфуцианского министра. — Находясь на службе, могу ли я, пересекая границу, просто отвернуться от своей страны и изменить свои действия и слова? Я не такой.
Подписывайтесь на сообщества ЭКД и издательства СЛОВО/SLOVO во ВКонтакте и участвуйте в розыгрыше двух комплектов книг «Великий Китай» до 7 октября.
Комплект книг «Великий Китай» в подарочной упаковке вы также можете заказать на сайте издательства со скидкой. Он доступен к продаже только с 1 по 7 октября!
Подписывайтесь на новый лайфстайл-канал от ЭКД в Телеграме «Китай Life». В нем мы мы рассказываем о китайской культуре, менталитете, трендах и туристических направлениях.
